Очень грустно, когда ты становишься заложником чьей-то войны, которую начинают почему-то именно с тобой, всего лишь для того, чтоб убежать от своей реальности.
Это было давно – дежурство с субботы на воскресение. В те незапамятные времена, когда томограф работал только до 18:00 в будние дни, а в воскресение не работал, в принципе. Но некоторые томографисты периодически практиковали воскресные дежурства, чтоб досматривать больных по записи.
В общем, это не важно, важно то, что в 7 утра в воскресение (помню, как раз было Прощеное воскресение) меня вызывают в реанимационный зал, а там – молодой парень, лет 20, в коме. А чего в коме – неясно. Маленький синячок на брови, с вечера ушел гулять студенческой компанией, а утром обнаружили лежащим на лавке возле своего подъезда без сознания.
И такая понимаете удача – томограф включен. Делаем томограф – огромная внутримозговая гематома, глубинная, в задних отделах полушария. Травматических гематом такой локализации не бывает. Это был инсульт. Тогда это была первая в моей практике подобная ситуация, потом я таких оперировал много. 100% инсульт, локализация характерная для АВМ (артерио-венозная мальформация).
Беру в операционную, убираю гематому, нарываюсь на кровотечение, профузное кровотечение, как из крана, пытаюсь заткнуть тампоном, а его выталкивает, как пробку из бутылки шампанского. Я в панике, хватаю зажим, обычный зажим, и куда-то его тычу. Руки дрожат, а в мыслях уже представляю картину, как выхожу и сообщаю, что спасти не удалось. А там за дверью – мать, она с самого начала была с ним. Отсасываю аспиратором “колодец” крови, кровотечение остановилось. Пальцы свело, а в руках тремор с амплитудой.
Потом конечно я уже, когда я стал “матерым волком”, шел смело на любую мальформацию, и не терял ни капли крови, но это было потом. А тогда, в общем, страшно было.
Кровотечение я остановил, чего-то там прокоагулировал, и еще губки гемостатической со страху напихал. Справился, и очень даже не плохо. И парню поначалу стало легче, был светлый промежуток с положительной динамикой.
Ну, я, конечно, чувствовал себя, ох, и молодцом, можно сказать, вырвал жизнь из лохматых лап смерти.
Диэнцефально-катабалический синдром. Вторичные очаги поражения в стволе. Давление не корригируется, температура 40. Морфин, морфин, морфин, мутные склеры, еще ряд осложнений, смерть…
Он жил шесть дней, а я эти шесть дней не выходил из больницы. Мне так хотелось, чтоб он выжил. Может потому, что не хотелось расставаться с чувством собственного величия, может потому, что он оказался одноклассником моей жены, может потому, что мне казалось это таким не справедливым, что он в 20 лет берет и умирает.
Я не спал и не ел, я кружил над ним и не знал, что мне сделать, как ему помочь выжить.
Но это одна часть истории, а вот другая. В понедельник появился отец парня, и сообщил, что его избили.
Это создавало некоторую проблему в формулировке диагноза. Первично я поставил инсульт, разрыв аневризмы. Посоветовался, решили выставить два диагноза: инсульт и черепно-мозговая травма (анемнестически).
В итоге так он и пошел на вскрытие с двумя диагнозами. На вскрытии подтвердили только ЧМТ.
И вот тут началось. Звонит мне отец парня и заговорщицки спрашивает: “А кто ему выставил инсульт? А не подходил ли кто-то ко мне до операции?”
Потом он уже в открытую обвинял меня в том, что меня купила противоположная сторона, и поэтому я пытался скрыть травму. Дальше пошли угрозы.
Все мои доводы, что с самого момента поступления рядом с больным находилась мать – свидетель всего процесса и отсутствия каких-то посторонних людей, были бесполезны. Он настойчиво обвинял меня в подлоге и попытке скрыть диагноз.
Этот человек преследовал меня два года. Два года угроз и оскорблений. Два года я не понимал почему, почему именно меня он выбрал мишенью для своей мести, желания хоть кому-то отомстить за потерю.
Сейчас-то я многое понимаю, конечно, и его я могу понять. И тем не менее…
Комментарии